Песнь победителя [ = Крылья холопа, Берлинский Кремль, Машина террора ] - Григорий Климов

«Опять ты виляешь хвостом!!» – в ярости кричит Андрей. С его губ срывается грязное ругательство. «Не сердись! Это я просто так…» – спохватывается он извиняющимся голосом.

«Всё дело, Андрей, в том, что твоя жизнь идёт наперекос к твоим убеждениям», – говорю я. – «Я же делаю ровно столько…» «Ага! Так вот почему ты не вступаешь в партию?!» – с нескрываемым злорадством восклицает Андрей. У меня появляется чувство, что он хочет уличить меня в чём-то.

«Не совсем…» – возражаю я, – «Когда я улетал из Москвы в Берлин, то собирался по возвращении вступить в партию».

«Собирался?!» – повторяет Андрей насмешливо.

«Не будем придираться к грамматическим временам, гражданин следователь!» – пытаюсь я придать разговору шутливый характер. У меня в голове мелькает забавная мысль. Мне начинает казаться, что сидящий напротив меня майор Государственной Безопасности СССР подозревает и пытается уличить меня в симпатиях к коммунизму.

«Гриша, шутки в сторону», – тихо говорит Андрей, наклоняясь вперед и глядя мне в глаза. – «Скажи, подлец ты или не подлец?» «А ты?» – бросаю я через стол.

«Я – жертва…» – шепчет Андрей и снова опускает глаза вниз. – У меня нет выбора… А ты ведь свободен…» В кабинете воцаряется мёртвая тишина. Затем снова звучит истерический беззвучный крик: «Скажи, подлец ты или нет?!» «Я прилагаю все усилия, чтобы стать полноценным коммунистом…» – отвечаю я задумчиво. Я хочу говорить искренне, но мои слова звучат неестественно и фальшиво.

Андрей сидит некоторое время молча, как будто ища в моих словах скрытый смысл. Затем он говорит спокойно и холодно: «Мне кажется, что ты сказал правду. И мне кажется, что я могу тебе помочь. Ты хочешь полюбить советскую власть? Не так ли?!» Не получив ответа, Андрей продолжает. «У меня был один знакомый. Сейчас он большой человек в Москве. Так вот он делал так. Арестует человека, обвинит его в подготовке покушения на Сталина, во взрыве Кремля, отравлении московского водопровода и тому подобное.

Затем даёт ему готовый протокол и говорит: «Если любишь Сталина, то подпиши всё это!» Андрей натянуто смеётся и говорит: «Я тоже могу помочь тебе полюбить Сталина. Хочешь? Я тебе устрою маленький эксперимент. Это тебе определённо поможет в твоем стремлении стать полноценным коммунистом».

«Что я должен делать?» – спрашиваю я, в душе досадуя на Андрея. Весь этот разговор, тем более в стенах Главной Квартиры МВД в Германии, непроизвольно действует на нервы. «Протоколов никаких я подписывать не буду. И второй раз я к тебе сюда больше не приеду».

«С тебя хватит и одного раза», – криво ухмыляется майор Государственной Безопасности и смотрит на часы. – «Вот скоро и театр начнется. Скучать не будешь».

«Теперь ни звука!» – говорит Андрей и приключает розетки телефонных шнуров к гнёздам в стене. Он вынимает из ящика стола папки с делами и, сверяясь с бумагами, берётся за телефонную трубку.

Так он повторяет несколько раз, выискивая что-то по внутреннему коммутатору. Судя по разговорам, на другом конце находятся кабинеты следователей, подчинённых Андрею по службе. Наконец, он удовлетворенно кивает головой и кладёт трубку.

«Действие первое. Явление первое. Название можешь придумать позже сам», – говорит Андрей в пол голоса и поворачивает переключатель диктофона.

Диктофоны – это аппараты, поддерживающие двухстороннюю связь между кабинетом начальника и подчинёнными ему следователями. Диктофоны дают возможность слышать всё, происходящее на другом конце, с такой же ясностью, как если бы все происходило в данном помещении.

Кроме того, МВД широко использует микро-диктофоны, маскируемые в стенах или меблировке, которые позволяют тайное подслушивание. Оператор, сидящий на подслушивании, имеет под рукой звукозаписывающую аппаратуру, стоящую на его столе и позволяющую, в случае необходимости, записывать разговор на пленку.

В тишину огромной комнаты врываются два голоса. Мелодичный женский голос говорит чисто по-немецки. Мужской голос отвечает с сильным русским акцентом.

«…Теперь, если герр лейтенант позволяет, я хотела бы спросить о судьбе моего мужа», – звучит женский голос.

«Единственное, что я могу сказать Вам определённо, это что судьба Вашего мужа целиком зависит от Вашей работы для нас», – отвечает мужской голос.

«Герр лейтенант, ровно год тому назад Вы обещали мне что, при определённых условиях, мой муж будет отпущен на свободу через несколько дней», – звучит женский голос.

«Ваша работа для нас является почётным долгом. Этим Вы только подтверждаете Вашу приверженность к новой демократической Германии. Или Вы хотите сказать…?» – в голосе мужчины звучат угрожающие нотки.

«Я ничего не хочу сказать, герр лейтенант. Я только спрашиваю о моем муже», – звучит тихий голос без акцента.

«Ваши материалы за последнее время нас не удовлетворяют. Мне будет очень неприятно, если мы будем вынуждены принять соответствующие меры. Может получиться так, что Вы встретитесь с Вашим мужем не там, где это Вам хотелось бы», – раздаётся в ответ.

Слышно приглушенное женское рыдание. Так плачет человек, уткнув голову в руки. Андрей поворачивает рычажок диктофона. Затем достает из папки листок бумаги и протягивает его мне. Это приговор Военного Трибунала МВД, гласящий 25 лет каторжных работ «за террористические действия, направленные против Оккупационных Войск Советской Армии».

«Коммунист с 1928 года», – поясняет Андрей. – «Сидел 8 лет в гитлеровском концлагере. Через месяц после начала оккупации подал заявление о выходе из компартии. Слишком много разговаривал.

Результат – перед тобой. Жена его работает переводчицей у англичан. Пользуется у них доверием, как жена пострадавшего от фашизма. После ареста мужа нами, ей доверяют ещё больше. До последнего времени была нашим ценным агентом».

Андрей снова берётся за трубку телефона, спрашивает номера дел, по которым ведутся допросы в соседних кабинетах, одновременно сверяется со своими папками. Когда я интересуюсь, почему он не пользуется диктофоном Андрей отвечает: «Третьи лица не должны слышать, что говорят следователи. Да и вообще они не должны знать о существовании и цели диктофонов.

Эти вещи здесь преимущественно для внутренней слежки начальника за своими подчинёнными. Я могу в любую минуту слушать, что делают мои следователи. При том они не знают включен ли мой аппарат или нет. Отключать диктофоны от сети запрещается. Советская система в миниатюре! Притом совершенно откровенно».

Наконец он находит то, что ему нужно, снова делает мне знак молчания и поворачивает рычажок диктофона. На этот раз слышны два мужских голоса, разговаривающих опять-таки по-немецки.

«…Вы хорошо оправдали себя за последнее время. Теперь мы даём Вам более ответственную работу», – звучит голос с акцентом. – «В своё время Вы были активным членом национал-социалистической партии. Мы стараемся дать людям возможность исправить их ошибки в прошлом. Мы даже дали Вам возможность вступить в ряды СЕД. Теперь мы ждём, что Вы с честью оправдаете оказанное Вам доверие».